Орсон Кард - Говорящий от имени мертвых (Голос тех, кого нет)
– Да, – сказала Новинха.
– Но если это так, почему люди, увидев их тела на холме, не пришли в лес и не убили нас? Почему вы не зажгли великий огонь и не сожгли наших отцов и великое материнское дерево?
Лиф-итер закричал на краю поляны. Это был ужасный пронзительный полурык-полувой, голос невыносимого горя.
– Если бы вы срубили хоть одно наше дерево, – сказал Хьюман, – если бы вы убили хоть одно дерево, мы пришли бы ночью и убили вас, каждого из вас. И если кому-то удалось бы выжить, молва пронеслась от рода к роду, и никому из вас не удалось бы покинуть эту землю живыми. Но почему вы не убили нас за убийство Пайпо и Лайбо?
Внезапно Мандачува появился за спиной Хьюмана, он тяжело дышал. Он бросился на землю, протягивая руки к Эндеру.
– Я разрезал его этими руками, – орал он, – я пытался увековечить его, я убил его дерево навсегда!
– Нет, – сказал Эндер. Он схватил Мандачуву за руки. – Вы оба думали, что спасаете жизнь другого. Он причинил тебе боль, а ты – причинил боль ему, убил его, но вы оба верили, что делали доброе дело. Этого достаточно, по крайней мере сейчас. Теперь вы знаете правду, и мы ее знаем. Мы знаем, что вы не помышляли об убийстве. И вы теперь знаете, что когда поднимаете нож на человека, он умирает. Это последний пункт соглашения, Хьюман. Не давайте людям третьей жизни, они все равно не знают, как вступить в нее.
– Когда я расскажу об этом женам, – сказал Хьюман, – вы услышите такое ужасное горе, оно будет подобно буре в лесу.
Он повернулся и встал перед Шаутер, он говорил с ней несколько минут.
Затем он вернулся к Эндеру.
– Теперь иди, – сказал он.
– Но мы еще не составили соглашение, – сказал Эндер.
– Я должен поговорить со всеми женами. Они не выйдут ко мне, пока ты здесь, в тени материнского дерева. Эрроу отведет вас назад, выведет из леса. Подождите меня на холме, где Рутер охраняет калитку. Поспите, если хотите. Я представлю проект соглашения женам и попытаюсь все объяснить, чтобы они поняли, особенно то, что вы хотите сотрудничать с другими родами, так же как с нами.
Импульсивно Хьюман вытянул руку и нежно коснулся живота Эндера.
– Я хочу сделать собственное соглашение, – обратился он к Эндеру, – я буду всегда уважать и чтить тебя, но я никогда не убью тебя.
Эндер протянул руку и приложил ладонь к теплому брюшку Хьюмана. Его соски были словно угольки.
– Я тоже всегда буду уважать тебя, – сказал он.
– И если мы заключим соглашение между нашим родом и людьми, продолжил Хьюман, – дашь ли ты мне радость и величие третьей жизни?
Позволишь ли ты мне пить энергию солнца и тянуться к небу?
– Можно сделать это быстро? Не таким медленным и ужасным способом, как…
– И сделать меня одним из молчаливых деревьев? Не имеющим потомства?
Без почета, только черви, эти жалкие месизы, будут питаться моим соком, да братья пользоваться моей древесиной?
– Разве нет никого другого, кто бы смог сделать это? – спросил Эндер.
– Один из братьев, которые знают ваш способ жизни и смерти?
– Ты не понял, – сказал Хьюман. – Так весь род узнает, что говорилась правда и только правда. Либо я дарую тебе третью жизнь, либо ты мне, или не будет никакого договора. Я не могу убить тебя, Говорящий, и мы оба хотим договориться.
– Я сделаю это, – произнес Эндер.
Хьюман кивнул, встряхнул руками и вернулся к Шаутер.
– О, Господи, – прошептала Аунда. – Есть ли у вас сердце?
Эндер не отвечал. Он медленно побрел за Эрроу через лес. Новинха дала ему свой карманный фонарик, чтобы видеть дорогу; теперь Эрроу играл с ним, как дитя, убавляя и прибавляя свет, наводя его на деревья и кусты. Он был весел и игрив, как может быть свинка.
Но за своей спиной они слышали голоса жен, пронзительную какофонию отчаяния. Хьюман рассказал им историю Пайпо и Лайбо, что они умерли необратимой смертью, страдая от боли. Что они не могли проделать это с Мандачувой и Лиф-итером, поскольку не хотели стать убийцами. Только отойдя достаточно далеко от поляны, их голоса стали звучать глуше и мягче, пока, наконец, не потонули в шорохе их шагов и шелесте деревьев.
– Это была месса по душе моего отца, – сказала Аунда.
– И моего, – добавила Новинха; все поняли, что она говорила о Пайпо, а не о давно умершем Густо Венерадос.
Эндер не участвовал в их разговоре; он не знал Пайпо и Лайбо, в его памяти не было скорби и печали. Все, о чем он думал, это о деревьях в лесу. Однажды они были живыми, чувствующими свинками, каждое из них.
Свиноподобные могли петь им, разговаривать с ними, каким-то образом понимать их речь. Но Эндер не мог. Для Эндера эти деревья не были людьми, никогда не могли стать людьми. Если он поднимет нож на Хьюмана, то в глазах свиноподобных это не будет убийством, но для самого Эндера… Хотя он и понимал, что убьет только часть жизни Хьюмана. Как свинка, Хьюман был истинный ремен, брат. А как дерево, он будет не больше камня, могильного памятника. И чем глубже это осознавал Эндер, тем больше начинал в это верить.
Он снова убеждал себя, что должен убить, хотя однажды дал себе обещание не повторять убийство.
Он почувствовал, как рука Новинхи проскользнула ему под локоть. Она оперлась на него.
– Помогите мне, – прошептала она, – я совсем ничего не вижу в темноте.
– У меня хорошее ночное видение, – дружелюбно предложил Олхейдо, направляясь к ней.
– Замолчи, глупый, – цыкнула на него Эла. – Мама хочет идти с ним.
Оба, и Новинха и Эндер, слышали, что она сказала, и оба почувствовали молчаливую усмешку друг друга. Новинха теснее прижалась к нему.
– Я думаю, у вас есть сердце, чтобы совершить намеченное, – тихо прошептала она, чтобы только он мог услышать.
– Холодное и жестокое? – спросил он. В его голосе слышались нотки черного юмора, но слова казались искренними и правдоподобными.
– Достаточно сострадательное, – сказала она. – Чтобы приложить каменное железо к ране, если это единственный путь заживить ее.
Она была одной из тех, кто прошел сквозь прижигание ран его каленым железом, поэтому она имела право говорить; и он поверил ей, это облегчило его сердце от тяжести предстоящей кровавой работы.
***
Эндер не предполагал, что ему удастся уснуть, зная о предстоящем. Но он проснулся от нежного голоса Новинхи. Он понял, что находится снаружи, лежит на траве, его голова покоилась на коленях Новинхи. Все еще было темно.
– Они возвращаются, – тихо произнесла Новинха.
Эндер сел. Однажды, еще ребенком, он так же проснулся, внезапно и окончательно; затем он, будучи солдатом, выработал привычку быстрого и окончательного пробуждения. В одно мгновение он сориентировался на местности и восстановил все в памяти. Рядом, всего в нескольких метрах, высилось дерево третьей жизни Рутера. Там, за изгородью, у подножия холма виднелись крыши первых домишек Милагра. Словно стражи, на вершине холма высились здания собора и монастыря.
